Тюльпанное дерево - жуковский василий андреевич. Книга: Тюльпанное дерево Жуковский тюльпанное дерево читать

Однажды жил, не знаю где, богатый

И добрый человек. Он был женат

И всей душой любил свою жену;

Но не было у них детей; и это

Их сокрушало, и они молились,

Чтобы господь благословил их брак;

И к господу молитва их достигла.

Был сад кругом их дома; на поляне

Там дерево тюльпанное росло.

Под этим деревом однажды (это

Случилось в зимний день) жена сидела

И с яблока румяного ножом

Снимала кожу; вдруг ей острый нож

Легонько палец оцарапал; кровь

Пурпурной каплею на белый снег

Упала; тяжело вздохнув, она

Подумала: "О! если б бог нам дал

Дитя, румяное, как эта кровь,

И белое, как этот чистый снег!"

И только что она сказала это, в сердце

Ее как будто что зашевелилось,

Шепнул ей: "Сбудется". Пошла в раздумье

Домой. Проходит месяц - снег растаял;

Другой проходит - все в лугах и рощах

Зазеленело; третий месяц миновался -

Цветы покрыли землю, как ковер;

Пропал четвертый - все в лесу деревья

Срослись в один зеленый свод, и птицы

И с ними весь широкий лес запел.

Когда же пятый месяц был в исходе -

Под дерево тюльпанное она

Пришла; оно так сладко, так свежо

Благоухало, что ее душа

Глубокою, неведомой тоскою

Была проникнута; когда шестой

Свершился месяц - стали наливаться

Плоды и созревать; она же стала

Задумчивей и тише; наступает

Седьмой - и часто, часто под своим

Тюльпанным деревом она одна

Сидит и плачет, и ее томит

Предчувствие тяжелое; настал

Осьмой - она в конце его больная

Слегла в постелю и сказала мужу

В слезах: "Когда умру, похорони

Меня под деревом тюльпанным"; месяц

Девятый кончился - и родился

У ней сынок, как кровь румяный, белый

Как снег; она ж обрадовалась так,

Что умерла. И муж похоронил

Ее в саду, под деревом тюльпанным.

И горько плакал он об ней; и целый

Проплакал год; и начала печаль

В нем утихать; и наконец утихла

Совсем; и он женился на другой

Жене и скоро с нею прижил дочь.

Но не была ничем жена вторая

На первую похожа; в дом его

Не принесла она с собою счастья.

Когда она на дочь свою родную

Смотрела, в ней смеялася душа;

Когда ж глаза на сироту, на сына

Другой жены, невольно обращала,

В ней сердце злилось: он как будто ей

И жить мешал; а хитрый искуситель

Против него нашептывал всечасно

Ей злые замыслы. В слезах и в горе

Сиротка рос, и ни одной минуты

Веселой в доме не было ему.

Однажды мать была в своей каморке,

И перед ней стоял сундук открытый

С тяжелой, кованной железом кровлей

И с острым нутряным замком: сундук

Был полон яблок. Тут сказала ей

Марлиночка (так называли дочь):

"Дай яблочко, родная, мне". - "Возьми", -

Ей отвечала мать. "И братцу дай", -

Прибавила Марлиночка. Сначала

Нахмурилася мать; но враг лукавый

Вдруг что-то ей шепнул; она сказала:

"Марлиночка, поди теперь отсюда;

Обоим вам по яблочку я дам,

Когда твой брат воротится домой".

(А из окна уж видела она,

Что мальчик шел, и чудилося ей,

Что будто на нее с ним вместе злое

Шло искушенье.) Кованый сундук

Закрыв, она глаза на двери дико

Уставила; когда ж их отворил

Малютка и вошел, ее лицо

Белее стало полотна; поспешно

И для Марлиночки из сундука

Два яблока". При этом слове ей

Почудилось, что кто-то подле громко

Захохотал; а мальчик, на нее

Взглянув, спросил: "Зачем ты на меня

Так страшно смотришь?" - "Выбирай скорее!" -

Она, поднявши кровлю сундука,

Ему сказала, и ее глаза

Сверкнули острым блеском. Мальчик робко

За яблоком нагнулся головой

В сундук; тут ей лукавый враг шепнул:

"Скорей!" И кровлею она тяжелой

Захлопнула сундук, и голова

Малютки, как ножом, была железным

Отрезана замком и, отскочивши,

Упала в яблоки. Холодной дрожью

Злодейку обдало. "Что делать мне?" -

Подумала она, смотря на страшный

Захлопнутый сундук. И вот она

Из шкапа шелковый платок достала

И, голову отрезанную к шее

Приставив, тем платком их обвила

Так плотно, что приметить ничего

Не можно было, и потом она

Перед дверями мертвого на стул

(Дав в руки яблоко ему и к стенке

Его спиной придвинув) посадила;

И наконец, как будто не была

Ни в чем, пошла на кухню стряпать. Вдруг

Марлиночка в испуге прибежала

И шепчет: "Посмотри туда; там братец

Сидит в дверях на стуле; он так бел

И держит яблоко в руке; но сам

Не ест; когда ж его я попросила,

Чтоб дал мне яблоко, не отвечал

Ни слова, не взглянул; мне стало страшно".

На то сказала мать: "Поди к нему

И попроси в другой раз; если ж он

Опять ни слова отвечать не будет

И на тебя не взглянет, подери

Его покрепче за ухо: он спит".

Марлиночка пошла и видит: братец

Сидит в дверях на стуле, бел как снег;

Не шевелится, не глядит и держит,

Как прежде, яблоко в руках, но сам

Однажды жил, не знаю где, богатый
И добрый человек. Он был женат
И всей душой любил свою жену;
Но не было у них детей; и это
Их сокрушало, и они молились,
Чтобы господь благословил их брак;
И к господу молитва их достигла.
Был сад кругом их дома; на поляне
Там дерево тюльпанное росло.
Под этим деревом однажды (это
Случилось в зимний день) жена сидела
И с яблока румяного ножом
Снимала кожу; вдруг ей острый нож
Легонько палец оцарапал; кровь
Пурпурной каплею на белый снег
Упала; тяжело вздохнув, она
Подумала: «О! если б бог нам дал
Дитя, румяное как эта кровь
И белое как этот чистый снег!
И только что она сказала это, в сердце
Ее как будто что зашевелилось,
Как будто из него утешный голос
Шепнул ей: «Сбудется». Пошла в раздумье
Домой. Проходит месяц - снег растаял;
Другой проходит - все в лугах и рощах
Зазеленело; третий месяц миновался -
Цветы покрыли землю, как ковер;
Прошел четвертый - все в лесу деревья

Срослись в один зеленый свод, и птицы
В густых ветвях запели голосисто,
И с ними весь широкий лес запел.
Когда же пятый месяц был в исходе -
Под дерево тюльпанное она
Пришла; оно так сладко, так свежо
Благоухало, что ее душа
Глубокою, неведомой тоскою
Была проникнута; когда шестой
Свершился месяц - стали наливаться
Плоды и созревать; она же стала
Задумчивей и тише; наступает
Седьмой - и часто, часто под своим
Тюльпанным деревом она одна
Сидит, и плачет, и ее томит
Предчувствие тяжелое; настал
Осьмой - она в конце его больная
Слегла в постелю и сказала мужу
В слезах: «Когда умру, похорони
Меня под деревом тюльпанным»; месяц
Девятый кончился - и родился
У ней сынок, как кровь румяный, белый
Как снег; она ж обрадовалась так,
Что умерла. И муж похоронил
Ее в саду, под деревом тюльпанным.
И горько плакал он об ней; и целый
Проплакал год; и начала печаль
В нем утихать; и наконец утихла
Совсем; и он женился на другой
Жене, и скоро с нею прижил дочь.
Но не была ничем жена вторая
На первую похожа; в дом его
Не принесла она с собою счастья.
Когда она на дочь свою родную
Смотрела, в ней смеялася душа;
Когда ж глаза на сироту, на сына
Другой жены, невольно обращала,
В ней сердце злилось: он как будто ей
И жить мешал; а хитрый искуситель
Против него нашептывал всечасно
Ей злые замыслы. В слезах и в горе
Сиротка рос, и ни одной минуты

Веселой в доме не было ему.
Однажды мать была в своей каморке,
И перед ней стоял сундук открытый
С тяжелой, кованной железом кровлей
И с острым нутряным замком; сундук
Был полон яблок. Тут сказала ей
Марлиночка (так называли дочь):
«Дай яблочко, родная, мне». - «Возьми», -
Ей отвечала мать. «И братцу дай», -
Прибавила Марлиночка. Сначала
Нахмурилася мать; но враг лукавый
Вдруг что-то ей шепнул; она сказала:
«Марлиночка, поди теперь отсюда;
Обоим вам по яблочку я дам,
Когда твой брат воротится домой».
(А из окна уж видела она,
Что мальчик шел, и чудилося ей,
Что будто на нее с ним вместе злое
Шло искушенье.) Кованый сундук
Закрыв, она глаза на двери дико
Уставила; когда ж их отворил
Малютка и вошел, ее лицо
Белее стало полотна; поспешно
Она ему дрожащим и глухим
Сказала голосом: «Вынь для себя
И для Марлиночки из сундука
Два яблока». При этом слове ей
Почудилось, что кто-то подле громко
Захохотал; а мальчик, на нее
Взглянув, спросил: «Зачем ты на меня
Так страшно смотришь?» - «Выбирай скорее!» -
Она, поднявши кровлю сундука,
Ему сказала, и ее глаза
Сверкнули острым блеском. Мальчик робко
За яблоком нагнулся головой
В сундук; тут ей лукавый враг шепнул:
«Скорей!» И кровлею она тяжелой
Захлопнула сундук, и голова
Малютки, как ножом, была железным
Отрезана замком и, отскочивши,
Упала в яблоки. Холодной дрожью
Злодейку обдало. «Что делать мне?» -

Подумала она, смотря на страшный
Захлопнутый сундук. И вот она
Из шкапа шелковый платок достала,
И, голову отрезанную к шее
Приставив, тем платком их обвила
Так плотно, что приметить ничего
Не можно было, и потом она
Перед дверями мертвого на стул
(Дав в руки яблоко ему и к стенке
Его спиной придвинув) посадила;
И наконец, как будто не была
Ни в чем, пошла на кухню стряпать. Вдруг
Марлиночка в испуге прибежала
И шепчет: «Посмотри туда; там братец
Сидит в дверях на стуле; он так бел;
И держит яблоко в руке; но сам
Не ест; когда ж его я попросила,
Чтоб дал мне яблоко, не отвечал
Ни слова, не взглянул; мне стало страшно».
На то сказала мать: «Поди к нему
И попроси в другой раз; если ж он
Опять ни слова отвечать не будет
И на тебя не взглянет, подери
Его покрепче за ухо: он спит».
Марлиночка пошла и видит: братец
Сидит в дверях на стуле, бел как снег;
Не шевелится, не глядит и держит,
Как прежде, яблоко в руках, но сам
Его не ест. Марлиночка подходит
И говорит: «Дай яблочко мне, братец».
Ответа нет. Тут за ухо она
Тихонько братца дернула; и вдруг
От плеч его отпала голова
И покатилась. С криком прибежала
Марлиночка на кухню: «Ах! родная,
Беда, беда! Я братца моего
Убила! Голову оторвала
Я братцу!» И бедняжка заливалась
Слезами и кричала криком. Ей
Сказала мать: «Марлиночка, уж горю
Не пособить; нам надобно скорей
Его прибрать, пока не воротился

Домой отец; возьми и отнеси
Его покуда в сад и спрячь там; завтра
Его сама в овраг я брошу; волки
Его съедят, и косточек никто
Не сыщет; перестань же плакать; делай,
Что я велю». Марлиночка пошла;
Она, широкой белой простынею
Обвивши тело, отнесла его,
Рыдая, в сад, и там его тихонько
Под деревом тюльпанным положила
На свежий дерн, который покрывал
Могилку матери его… И что же?
Могилка вдруг раскрылася, и тело
Взяла, и снова дерн зазеленел
На ней, и расцвели на ней цветы,
И из цветов вдруг выпорхнула птичка,
И весело запела, и взвилась
Под облака, и в облаках пропала.
Марлиночка сперва оторопела;
Потом (как будто кто в ее душе
Печаль заговорил) ей стало вдруг
Легко - пошла домой и никому
О бывшем с нею не сказала. Скоро
Пришел домой отец. Не видя сына,
Спросил он с беспокойством: «Где он?» Мать,
Вся помертвев, поспешно отвечала:
«Ранехонько ушел он со двора
И все еще не возвращался». Было
Уж за полдень; была пора обедать,
И накрывать на стол хозяйка стала.
Марлиночка ж сидела в уголку,
Не шевелясь и молча; день был светлый;
Ни облачка? на небе не бродило,
И тихо блеск полуденного солнца
Лежал на зелени дерев, и было
Повсюду все спокойно. Той порою
Спорхнувшая с могилы братца птичка
Летала да летала; вот она
На кустик села под окошком дома,
Где золотых дел мастер жил. Она,
Расправив крылышки, запела громко.
«Зла мачеха зарезала меня;

Отец родной не ведает о том;
Сестрица же Марлиночка меня

Услышав это, золотых дел мастер
В окошко выглянул; он так пленился
Прекрасной птичкою, что закричал:
«Пропой еще раз, милая пичужка!» -
«Я даром дважды петь не стану, - птичка
Сказала, - подари цепочку мне,
И запою». Услышав это, мастер
Богатую ей бросил из окна
Цепочку. Правой лапкою схвативши
Цепочку ту, свою запела песню
Спорхнула с кустика с своей добычей,
И полетела далее, и скоро
На кровлю домика, где жил башмачник,
Спустилася и там опять запела:
«Зла мачеха зарезала меня;
Отец родной не ведает о том;
Сестрица же Марлиночка меня
Близ матушки родной моей в саду
Под деревом тюльпанным погребла».
Башмачник в это время у окна
Шил башмаки; услышав песню, он
Работу бросил, выбежал на двор
И видит, что сидит на кровле птичка
Чудесной красоты. «Ах! птичка, птичка, -
Сказал башмачник, - как же ты прекрасно
Поешь. Нельзя ль еще раз ту же песню
Пропеть?» - «Я даром дважды не пою, -
Сказала птичка, - дай мне пару детских
Сафьянных башмаков». Башмачник тотчас
Ей вынес башмаки. И, левой лапкой
Их взяв, свою опять запела песню
Звучней, чем прежде, птичка и, допевши,
Спорхнула с кровли с новою добычей,
И полетела далее, и скоро
На мельницу, которая стояла
Над быстрой речкою во глубине
Прохладный долины, прилетела.

Был стук и шум от мельничных колес,
И с громом в ней молол огромный жернов;
И в воротах ее рубили двадцать
Работников дрова. На ветку липы,
Которая у мельничных ворот
Росла, спустилась птичка и запела:
«Зла мачеха зарезала меня»,
Один работник, то услышав, поднял
Глаза и перестал рубить дрова.
Оставили еще работу двое.
«Сестрица же Марлиночка меня»;
Тут пятеро еще, глаза на липу
Оборотив, работать перестали.
«Близ матушки родной моей в саду»;
Еще тут восемь вслушалися в песню;
Остолбеневши, топоры они
На землю бросили и на певицу
Уставили глаза; когда ж она
Умолкнула, последнее пропев:
«Под деревом тюльпанным погребла»,
Все двадцать разом кинулися к липе
И закричали: «Птичка, птичка, спой нам
Еще раз песенку твою». На это
Сказала птичка: «Дважды петь не стану
Я даром; если же вы этот жернов
Дадите мне, я запою». - «Дадим,
Дадим!» - в один все голос закричали.
С трудом великим общей силой жернов
Подняв с земли, они его надели
На шею птичке; и она, как будто
В жемчужном ожерелье, отряхнувшись,
И крылышки расправивши, запела
Звучней, чем прежде, и, допев, спорхнула
С зеленой ветви, и умчалась быстро,
На шее жернов, в правой лапке цепь,
И в левой башмаки. И так она
На дерево тюльпанное в саду
Спустилась. Той порой отец сидел
Перед окном; по-прежнему в углу
Марлиночка; а мать на стол сбирала.
«Как мне легко! - сказал отец. - Как светел

И тепел майский день!» - «А мне, - сказала
Жена, - так тяжело, так душно!
Как будто бы сбирается гроза».
Марлиночка ж, прижавшись в уголок,
Не шевелилася, сидела молча
И плакала. А птичка той порой,
На дереве тюльпанном отдохнувши,
Полетом тихим к дому полетела.
«Как на душе моей легко! - опять
Сказал отец. - Как будто бы кого
Родного мне увидеть». - «Мне ж, - сказала
Жена, - так страшно! все во мне дрожит;
И кровь по жилам льется как огонь».
Марлиночка ж ни слова; в уголку
Сидит, не шевелясь, и тихо плачет.
Вдруг птичка, к дому подлетев, запела:
«Зла мачеха зарезала меня»;
Услышав это, мать в оцепененье
Зажмурила глаза, заткнула уши,
Чтоб не видать и не слыхать; но в уши
Гудело ей, как будто шум грозы,
В зажмуренных глазах ее сверкало,
Как молния, и пот смертельный тело
Ее, как змей холодный, обвивал.
«Отец родной не ведает о том».
«Жена, - сказал отец, - смотри, какая
Там птичка! Как поет! А день так тих,
Так ясен и такой повсюду запах,
Что скажешь: вся земля в цветы оделась.
Пойду и посмотрю на эту птичку». -
«Останься, не ходи, - сказала в страхе
Жена. - Мне чудится, что весь наш дом
В огне». Но он пошел. А птичка пела:
«Близ матушки родной моей в саду
Под деревом тюльпанным погребла».
И в этот миг цепочка золотая
Упала перед ним. «Смотрите, - он
Сказал, - какой подарок дорогой
Мне птичка бросила». Тут не могла
Жена от страха устоять на месте
И начала как в исступленье бегать
По горнице. Опять запела птичка:

«Зла мачеха зарезала теня»,
А мачеха бледнела и шептала:
«О! если б на меня упали горы,
Лишь только б этой песни не слыхать!» -
«Отец родной не ведает о том»;
Тут повалилася она на землю,
Как мертвая, как труп окостенелый.
«Сестрица же Марлиночка меня…»
Марлиночка, вскочив при этом с места,
Сказала: «Побегу, не даст ли птичка
Чего и мне». И, выбежав, глазами
Она искала птички. Вдруг упали
Ей в руки башмаки; она в ладоши
От радости захлопала. «Мне было
До этих пор так грустно, а теперь
Так стало весело, так живо!» -
«Нет, - простонала мать, - я не могу
Здесь оставаться; я задохнусь; сердце
Готово лопнуть». И она вскочила;
На голове ее стояли дыбом,
Как пламень, волосы, и ей казалось,
Что все кругом ее валилось. В двери
Она в безумье кинулась… Но только
Ступила за порог, тяжелый жернов
Бух!.. и ее как будто не бывало;
На месте же, где казнь над ней свершилась,
Столбом огонь поднялся из земли.
Когда же исчез огонь, живой явился
Там братец; и Марлиночка к нему
На шею кинулась. Отец же долго
Искал жены глазами; но ее
Он не нашел. Потом все трое сели,
Усердно богу помолясь, за стол;
Но за столом никто не ел, и все
Молчали; и у всех на сердце было
Спокойно, как бывает всякой раз,
Когда оно почувствует живей
Присутствие невидимого бога.

Василий Андреевич Жуковский

Тюльпанное дерево

Однажды жил, не знаю где, богатый
И добрый человек. Он был женат
И всей душой любил свою жену;
Но не было у них детей; и это
Их сокрушало, и они молились,
Чтобы господь благословил их брак;
И к господу молитва их достигла.
Был сад кругом их дома; на поляне
Там дерево тюльпанное росло.
Под этим деревом однажды (это
Случилось в зимний день) жена сидела
И с яблока румяного ножом
Снимала кожу; вдруг ей острый нож
Легонько палец оцарапал; кровь
Пурпурной каплею на белый снег
Упала; тяжело вздохнув, она
Подумала: "О! если б бог нам дал
Дитя, румяное, как эта кровь,
И белое, как этот чистый снег!"
И только что она сказала это, в сердце
Ее как будто что зашевелилось,
Как будто из него утешный голос
Шепнул ей: "Сбудется". Пошла в раздумье
Домой. Проходит месяц - снег растаял;
Другой проходит - все в лугах и рощах
Зазеленело; третий месяц миновался -
Цветы покрыли землю, как ковер;
Пропал четвертый - все в лесу деревья
Срослись в один зеленый свод, и птицы
В густых ветвях запели голосисто,
И с ними весь широкий лес запел.
Когда же пятый месяц был в исходе -
Под дерево тюльпанное она
Пришла; оно так сладко, так свежо
Благоухало, что ее душа
Глубокою, неведомой тоскою
Была проникнута; когда шестой
Свершился месяц - стали наливаться
Плоды и созревать; она же стала
Задумчивей и тише; наступает
Седьмой - и часто, часто под своим
Тюльпанным деревом она одна
Сидит и плачет, и ее томит
Предчувствие тяжелое; настал

Жуковский Василий Андреевич

Тюльпанное дерево

Title: Купить книгу "Тюльпанное дерево": feed_id: 5296 pattern_id: 2266 book_

Тюльпанное дерево

Однажды жил, не знаю где, богатый

И добрый человек. Он был женат

И всей душой любил свою жену;

Но не было у них детей; и это

Их сокрушало, и они молились,

Чтобы господь благословил их брак;

И к господу молитва их достигла.

Был сад кругом их дома; на поляне

Там дерево тюльпанное росло.

Под этим деревом однажды (это

Случилось в зимний день) жена сидела

И с яблока румяного ножом

Снимала кожу; вдруг ей острый нож

Легонько палец оцарапал; кровь

Пурпурной каплею на белый снег

Упала; тяжело вздохнув, она

Подумала: "О! если б бог нам дал

Дитя, румяное, как эта кровь,

И белое, как этот чистый снег!"

И только что она сказала это, в сердце

Ее как будто что зашевелилось,

Шепнул ей: "Сбудется". Пошла в раздумье

Домой. Проходит месяц - снег растаял;

Другой проходит - все в лугах и рощах

Зазеленело; третий месяц миновался

Цветы покрыли землю, как ковер;

Пропал четвертый - все в лесу деревья

Срослись в один зеленый свод, и птицы

И с ними весь широкий лес запел.

Когда же пятый месяц был в исходе

Под дерево тюльпанное она

Пришла; оно так сладко, так свежо

Благоухало, что ее душа

Глубокою, неведомой тоскою

Была проникнута; когда шестой

Свершился месяц - стали наливаться

Плоды и созревать; она же стала

Задумчивей и тише; наступает

Седьмой - и часто, часто под своим

Тюльпанным деревом она одна

Сидит и плачет, и ее томит

Предчувствие тяжелое; настал

Осьмой - она в конце его больная

Слегла в постелю и сказала мужу

В слезах: "Когда умру, похорони

Меня под деревом тюльпанным"; месяц

Девятый кончился - и родился

У ней сынок, как кровь румяный, белый

Как снег; она ж обрадовалась так,

Что умерла. И муж похоронил

Ее в саду, под деревом тюльпанным.

И горько плакал он об ней; и целый

Проплакал год; и начала печаль

В нем утихать; и наконец утихла

Совсем; и он женился на другой

Жене и скоро с нею прижил дочь.

Но не была ничем жена вторая

На первую похожа; в дом его

Не принесла она с собою счастья.

Когда она на дочь свою родную

Смотрела, в ней смеялася душа;

Когда ж глаза на сироту, на сына

Другой жены, невольно обращала,

В ней сердце злилось: он как будто ей

И жить мешал; а хитрый искуситель

Против него нашептывал всечасно

Ей злые замыслы. В слезах и в горе

Сиротка рос, и ни одной минуты

Веселой в доме не было ему.

Однажды мать была в своей каморке,

И перед ней стоял сундук открытый

С тяжелой, кованной железом кровлей

И с острым нутряным замком: сундук

Был полон яблок. Тут сказала ей

Марлиночка (так называли дочь):

"Дай яблочко, родная, мне". - "Возьми",

Ей отвечала мать. "И братцу дай",

Прибавила Марлиночка. Сначала

Нахмурилася мать; но враг лукавый

Вдруг что-то ей шепнул; она сказала:

"Марлиночка, поди теперь отсюда;

Обоим вам по яблочку я дам,

Когда твой брат воротится домой".

(А из окна уж видела она,

Что мальчик шел, и чудилося ей,

Что будто на нее с ним вместе злое

Шло искушенье.) Кованый сундук

Закрыв, она глаза на двери дико

Уставила; когда ж их отворил

Малютка и вошел, ее лицо

Белее стало полотна; поспешно

Она ему дрожащим и глухим

И для Марлиночки из сундука

Два яблока". При этом слове ей

Почудилось, что кто-то подле громко

Захохотал; а мальчик, на нее

Взглянув, спросил: "Зачем ты на меня

Так страшно смотришь?" - "Выбирай скорее!"

Она, поднявши кровлю сундука,

Ему сказала, и ее глаза

Сверкнули острым блеском. Мальчик робко

За яблоком нагнулся головой

В сундук; тут ей лукавый враг шепнул:

"Скорей!" И кровлею она тяжелой

Захлопнула сундук, и голова

Малютки, как ножом, была железным

Отрезана замком и, отскочивши,

Упала в яблоки. Холодной дрожью

Злодейку обдало. "Что делать мне?"

Подумала она, смотря на страшный

Захлопнутый сундук. И вот она

Из шкапа шелковый платок достала

И, голову отрезанную к шее

Приставив, тем платком их обвила

Так плотно, что приметить ничего

Не можно было, и потом она

Перед дверями мертвого на стул

(Дав в руки яблоко ему и к стенке

Его спиной придвинув) посадила;

И наконец, как будто не была

Ни в чем, пошла на кухню стряпать. Вдруг

Марлиночка в испуге прибежала

И шепчет: "Посмотри туда; там братец

Сидит в дверях на стуле; он так бел

И держит яблоко в руке; но сам

Не ест; когда ж его я попросила,

Чтоб дал мне яблоко, не отвечал

Ни слова, не взглянул; мне стало страшно".

На то сказала мать: "Поди к нему

И попроси в другой раз; если ж он

Опять ни слова отвечать не будет

И на тебя не взглянет, подери

Его покрепче за ухо: он спит".

Марлиночка пошла и видит: братец

Сидит в дверях на стуле, бел как снег;

Не шевелится, не глядит и держит,

Как прежде, яблоко в руках, но сам

Его не ест. Марлиночка подходит

И говорит: "Дай яблочко мне, братец".

Ответа нет. Тут за ухо она

Тихонько братца дернула; и вдруг

От плеч его отпала голова

И покатилась. С криком прибежала

Марлиночка на кухню: "Ах! родная,

Беда, беда! Я братца моего

Убила! Голову оторвала

Я братцу!" И бедняжка заливалась

Слезами и кричала криком. Ей

Сказала мать: "Марлиночка, уж горю

Не пособить; нам надобно скорей

Его прибрать, пока не воротился

Домой отец; возьми и отнеси

Его покуда в сад и спрячь там; завтра

Его сама в овраг я брошу; волки

Его съедят, и косточек никто

Не сыщет; перестань же плакать; делай,

Что я велю". Марлиночка пошла;

Она, широкой белой простынею

Обвивши тело, отнесла его,

Рыдая, в сад и там его тихонько

Под деревом тюльпанным положила

На свежий дерн, который покрывал

Могилку матери его... И что же?

Могилка вдруг раскрылася и тело

Взяла, и снова дерн зазеленел

На ней, и расцвели на ней цветы,

И из цветов вдруг выпорхнула птичка,

И весело запела, и взвилась

Под облака, и в облаках пропала.

Марлиночка сперва оторопела;

Потом (как будто кто в ее душе

Печаль заговорил) ей стало вдруг

Легко - пошла домой и никому

О бывшем с нею не сказала. Скоро

Пришел домой отец. Не видя сына,

Спросил он с беспокойством: "Где он?" Мать,

Вся помертвев, поспешно отвечала:

"Ранехонько ушел он со двора

И все еще не возвращался". Было

Уж за полдень; была пора обедать,

И накрывать на стол хозяйка стала.

Марлиночка ж сидела в уголку,

Не шевелясь и молча; день был светлый;

Ни облачка на небе не бродило,

И тихо блеск полуденного солнца

Лежал на зелени дерев, и было

Повсюду все спокойно. Той порою

Спорхнувшая с могилы братца птичка

Летала да летала; вот она

На кустик села под окошком дома,

Где золотых дел мастер жил. Она,

Расправив крылышки, запела громко:

"Зла мачеха зарезала меня;

Отец родной не ведает о том;

Сестрица же Марлиночка меня

Услышав это, золотых дел мастер

В окошко выглянул; он так пленился

Прекрасною птичкою, что закричал:

"Пропой еще раз, милая пичужка!"

"Я даром дважды петь не стану, - птичка

Сказала, - подари цепочку мне,

И запою". Услышав это, мастер

Богатую ей бросил из окна

Цепочку. Правой лапкою схвативши

Цепочку ту, свою запела песню

Спорхнула с кустика с своей добычей,

На кровле домика, где жил башмачник,

Спустилася и там опять запела:

"Зла мачеха зарезала меня;

Отец родной не ведает о том;

Сестрица же Марлиночка меня

Близ матушки родной моей в саду

Под деревом тюльпанным погребла".

Башмачник в это время у окна

Шил башмаки; услышав песню, он

Работу бросил, выбежал во двор

И видит, что сидит на кровле птичка

Чудесной красоты. "Ах! птичка, птичка,

Сказал башмачник, - как же ты прекрасно

Поешь. Нельзя ль еще раз ту же песню

Пропеть?" - "Я даром дважды не пою,

Сказала птичка, - дай мне пару детских

Сафьянных башмаков". Башмачник тотчас

Ей вынес башмаки. И, левой лапкой

Их взяв, свою опять запела песню

Звучней, чем прежде, птичка и, допевши,

Спорхнула с кровли с новою добычей,

На мельницу, которая стояла

Над быстрой речкою во глубине

Прохладныя долины, прилетела.

Был стук и шум от мельничных колес,

И с громом в ней молол огромный жернов;

И в воротах ее рубили двадцать

Работников дрова. На ветку липы,

Которая у мельничных ворот

Росла, спустилась птичка и запела:

"Зла мачеха зарезала меня";

Один работник, то услышав, поднял

Глаза и перестал рубить дрова.

Оставили еще работу двое.

"Сестрица же Марлиночка меня";

Тут пятеро еще, глаза на липу

Оборотив, работать перестали.

"Близ матушки родной моей в саду";

Еще тут восемь вслушалися в песню;

Остолбеневши, топоры они

На землю бросили и на певицу

Уставили глаза; когда ж она

Умолкнула, последнее пропев:

"Под деревом тюльпанным погребла";

Все двадцать разом кинулися к липе

И закричали: "Птичка, птичка, спой нам

Еще раз песенку твою". На это

Сказала птичка: "Дважды петь не стану

Я даром; если же вы этот жернов

Дадите мне, я запою". - "Дадим,

С трудом великим общей силой жернов

Подняв с земли, они его надели

На шею птичке; и она, как будто

В жемчужном ожерелье, отряхнувшись

И крылышки расправивши, запела

Звучней, чем прежде, и, допев, спорхнула

С зеленой ветви и умчалась быстро,

На шее жернов, в правой лапке цепь

И в левой башмаки. И так она

На дерево тюльпанное в саду

Спустилась. Той порой отец сидел

Перед окном; по-прежнему в углу

Марлиночка; а мать на стол сбирала

"Как мне легко! - сказал отец. - Как светел

И тепел майский день!" - "А мне, - сказала

Жена, - так тяжело, так душно!

Как будто бы сбирается гроза".

Марлиночка ж, прижавшись в уголок,

Не шевелилася, сидела молча

И плакала. А птичка той порой,

На дереве тюльпанном отдохнувши,

Полетом тихим к дому полетела.

"Как на душе моей легко! - опять

Сказал отец. - Как будто бы кого

Родного мне увидеть". - "Мне ж, - сказала

Жена, - так страшно! Все во мне дрожит;

И кровь по жилам льется как огонь".

Марлиночка ж ни слова; в уголку

Сидит, не шевелясь, и тихо плачет.

Вдруг птичка, к дому подлетев, запела:

"Зла мачеха зарезала меня";

Услышав это, мать в оцепененье

Зажмурила глаза, заткнула уши,

Чтоб не видать и не слыхать; но в уши

Гудело ей, как будто шум грозы,

В зажмуренных глазах ее сверкало,

Как молния, и пот смертельный тело

Ее, как змей холодный, обвивал.

"Отец родной не ведает о том".

"Жена, - сказал отец, - смотри, какая

Там птичка! Как поет! А день так тих,

Так ясен и такой повсюду запах,

Что скажешь: вся земля в цветы оделась.

Пойду и посмотрю на эту птичку".

"Останься, не ходи, - сказала в страхе

Жена. - Мне чудится, что весь наш дом

В огне". Но он пошел. А птичка пела:

"Близ матушки родной моей в саду

Под деревом тюльпанным погребла".

И в этот миг цепочка золотая

Упала перед ним. "Смотрите, - он

Сказал, - какой подарок дорогой

Мне птичка бросила". Тут не могла

Жена от страха устоять на месте

И начала как в исступленье бегать

По горнице. Опять запела птичка:

"Зла мачеха зарезала меня".

А мачеха бледнела и шептала:

"О! если б на меня упали горы,

Лишь только б этой песни не слыхать!"

"Отец родной не ведает о том";

Тут повалилася она на землю,

Как мертвая, как труп окостенелый.

"Сестрица же Марлиночка меня..."

Марлиночка, вскочив при этом с места,

Сказала: "Побегу, не даст ли птичка

Чего и мне". И, выбежав, глазами

Она искала птички. Вдруг упали

Ей в руки башмаки; она в ладоши

От радости захлопала. "Мне было

До этих пор так грустно, а теперь

Так стало весело, так живо!"

"Нет, - простонала мать, - я не могу

Здесь оставаться; я задохнусь; сердце

Готово лопнуть". И она вскочила;

На голове ее стояли дыбом,

Как пламень, волосы, и ей казалось,

Что все кругом ее валилось. В двери

Она в безумье кинулась... Но только

Ступила за порог, тяжелый жернов

Бух!.. и ее как будто не бывало;

На месте же, где казнь над ней свершилась,

Столбом огонь поднялся из земли.

Когда ж исчез огонь, живой явился

Там братец; и Марлиночка к нему

На шею кинулась. Отец же долго

Искал жены глазами; но ее

Он не нашел. Потом все трое сели;

Усердно богу помолясь, за стол;

Но за столом никто не ел, и все

Молчали; и у всех на сердце было

Спокойно, как бывает всякий раз,

Когда оно почувствует живей

Присутствие невидимого бога.

Л.Константинова "Тюльпанное дерево" 1. Сентябрь 2004года был неповторим. Над Феодосийским заливом бушевал дождь. Зонтики выворачивало наизнанку, срывало с промокших деревьев и кустарников листву, и гнало на бешенной скорости куда-то вдаль, выбирая крайним прицелом маяк и горы. Но набережная пестрела людьми. Всем хотелось изведать рая, даже невзирая на холод и мрак. В этом осеннем сезоне был моден nature portret - дамы облачались в парадные платья, обильно свисающие с вешалок тут же на набережной, надевая оные без брезгливости прямо посреди тротуара на полуобнаженные тела, маскируя под шелком, пухом и пером озябшие плечи и горделиво высаживая своих чад в кареты. Это были принцессы и принцы, дофины и пажи. Нужно было запечатлеть этот неописуемый миг роскоши и куртуазности всего лишь за 2 доллара, показав стриптиз с переодеванием скучающей публике бесплатно. Любителей "попсы", политики и звезд шоу ожидали маски Мерелин Монро, Жириновского, Райкина и президентов. Для любителей секса и фантазии стояли стенды с отверстиями для лица и других органов. Так что можно было особо не напрягаться, а подобрать себе нужный фрагмент и остановить мгновение. Фотографируясь, молодежь предпочитала рокерские прибамбасы - куртки с заклепками и шипами, шлемы с лисьими хвостами и рожками. Рожки, если присмотреться, были из тех сортов слоновой кости и такого фасона, что явно были " рогом", тем самым, к которому в советские времена любили приложиться "сильные мира сего", свободно и бесплатно. Рог изобилия, то бишь винный рог, был раритетом и атрибутом в каждой почтенной квартире. Рокеры восседали на мотоциклах, тех самых, которые окупали за сезон свою двойную стоимость. Короче говоря, фото бизнес автоматически изрыгал деньги, и они шуршали, шуршали и падали, только не на асфальт, а в карманы господ, словно перезревшие листья, уставшие от людей, солнца и ветра. - После третьей порции чебуреков, шкура собаки - бесплатно. - раздавался голос мужчины, который принципиально покупал горстку креветок. Шла обыденная курортная жизнь, заряженная запахом гриля, морской пены и туалета. В этом пространстве, мягко перебирая ножками, дефилировали пары и одиночки, изученные продавцами лотков почти наизусть. Наизусть, в этом сезоне дождей, они могли предсказать абсолютно все: судьбу, любовь, погоду и даже индификационный код, который категорически отрицалось брать себе в друзья, потому что он содержал дьявольское число 666, хотя при пристальном изучении, многие так и не могли понять истинной сути этого знака. По этой намокшей набережной шла Маргарита. Еще вчера она сидела за письменным столом, и опершись на руки подбородком, рассматривала круглое блюдце на подставке с надписью "EGYPT". Этот сувенир ей привезли из далека, того самого, где любят проводить время в отпуске те, кто умеет зарабатывать деньги. Маргарита этих стран не посещала. Насчет "зарабатывания" она была слаба. Она вообще очень давно не посещала и ближних мест. Потому что была одинока. Слаба и одинока. Но две фигурки на блюдце - мужская и женская сверлили друг друга взглядом. Женщина протягивала обе руки, словно раскрывая свои обьятия, но мужчина, подняв левую руку, отстранялся, словно запрещая ей это делать. Присмотревшись повнимательнее, она подумала, что это может быть и не совсем так. Наверное, они оба разглядывали друг друга через ветви терновника, словно боясь пропустить что-то важное на своем пути. Маргарита вздохнула, и подумала, что завтра уезжает в странное, неведомое путешествие. Это будет Крым. Забытый и оставленный в юности. Она не знала, какие сюрпризы приготовит ей жизнь. И есть ли смысл во всем этом мероприятии. Но было интересно отправиться, хоть куда - то, дальше своей работы и квартиры. Париж, Васюки, неведомые страны, смысл был в том, чтобы обрести что-то новое в высохшей душе. Она рассматривала блюдце, глаза ее затуманились, а мысли унеслись далеко - далеко. Короче говоря, Маргарита мечтала. И мечты ее искрились, словно брызги бушующей пены, переливаясь на ветру, в лучах яркого света, высвечивая разноцветные картины пляжа, гор, неба. В небе летал и выписывал восьмерки дельтаплан, по морю скользили катамараны и подводные мотоциклы, разноцветные парашюты плавно кружились над дымкой гор, а вокруг гремела музыка, но все это безжалостно заслонялось одним лицом, которое она никак не могла разобрать. А ей так хотелось, потому что никакие красоты не могут заменить человеку человека, мужчину - женщине, женщину - мужчине. Ведь жизнь в одиночестве пресна. И, пожалуй, бездарна. * * * Маргарита прогуливалась по набережной и думала о том, как проделала весь этот путь. Ей понравилось трястись в поезде, разглядывая обрывки судьбы влюбленных и слепых, богатых и нищих. Время разматывало клубок, и у каждого в руках был свой кусок нити. Наверное, что-то перепало и ей. Когда она вышла из поезда и ощутила соленый вкус ветра, возникший при повороте головы, и вместо традиционного мигания светофора, вдруг абсолютно внезапно возникли башни портовых кранов, а за их желтыми спинами, в дымке замерцали хребты Кара Дага, мыса Ильи, останков Генуэзской крепости, и через весь этот простор плескалось синее море, она вздрогнула и поняла, что у ее ног лежит целый мир, забытый и давно потерянный. И он называется Крым. Дождь прекратился. И во весь простор синевы, удобно расположившись на экране неба, торжественно проплывали облака, в поисках новой встречи со своим Айвазовским. Девчонки легко цокали каблучками по феодосийской набережной, накрутив вокруг бедер разноцветное пламя парео, в поисках встречи со своей курортной судьбой. И листья первой осени, шурша и шипя, освобождали им дорогу. 2. Облака висели над морем, как горы. И если лежать на песке, то можно было рассмотреть их подошвы. - Я у подножия вулкана. - подумала про себя Маргарита, и вспомнила знаменитый роман Лоурэнса. Но поскольку все ее знания были отрывочны и не диалектичны, - глубоко вздохнула. Все, к чему прикасался ее взгляд, служило лишь рефреном, темой. Тем, как задается ритм в джазе, и рождается импровизация из четырех тактов. Маргарита рассматривала облака, а думала о тюльпанном дереве, которое так никогда и не увидела. Его украли. Оно росло возле армянской церкви, напротив могилы великого Айвазовского. Церковь, как и могила, были обнаружены совершенно внезапно. И эта внезапность и новизна рождали особенный ритм и смысл. Это была ее находка. Найти почти необитаемый островок в давно протоптанном и изученном Михаилом городе, было невероятно. Но это произошло. Из дверей, покрытых странным орнаментом, с удлиненными, будто готические вершины соборов, христианскими крестами, вышел невысокий господин, полноватый, седовласый и голубоглазый, и предложил посетить храм, пожертвовав немного, хотя бы на свечи. Маргарита купила парочку и огляделась. Помещение было холодным и отстраненным. Странным были стены и два стула - величие царственных персон оставило ауру - чувствовалось во всем этом пространстве, что некто следит за тобой под неброским переливом витражей и строгим взглядом икон. Маргарита протянула руку и провела по стене. Пальцы словно читали песок веков, но не находили знакомых знаков, и в душе что-то зашевелилось. Маргарита подошла к аналою и поставила свечи. Она так боялась, что они могут упасть, или погаснуть, но песок прочно держал свечу, и она прошептала: - Господи, помоги мне, дай мне... В этот момент она походила на кроткую и кающуюся Марию Магдалину, но если прислушаться к ее словам и заглянуть в ее душу, то можно было понять, что чистая при всей своей лживости совесть и уверенность, с которой прибегают к самым великолепным словам и позам является всего лишь необходимым условием победы. Ей нужно было победить. И она старалась. . Со стен церквушки святые смотрели выразительными зрачками, и Маргарите было не по себе от этих пристальных взглядов. Лица святых ей ни о чем не говорили, но это был вопрос времени. Между тем, за ее спиной, смотритель и Михаил завели беседу. Маргарита, краем сознания отметила, что "мистер по связям с общественностью" опять начинает любимейшее для себя занятие, общаться, дискутировать и иронизировать по мере сил, но обязательно со счетом 1:0 в свою пользу. - У армян всегда было гордое желание мудрствовать . И мудрствовать там, где требовалось только одно - вера. Это - церковь монофелитов или монофиситов? Что вы проповедуете? Что Христос, будучи рожден человеком, лишь впоследствии утверждает божественную природу?- уверенно начал Михаил экзаменовать смотрителя. Смотритель был задет, но достаточно подкован. - Ведь вы, иудей? - уточнил он у Михаила, на всякий случай. Михаил кивнул, тогда смотритель продолжил. - Пусть армяне "мудрствовали", но и Иудеи, как нация, чувственно и грубо понимали характер Мессии и цель его посланничества. - Очень и н т е р е с н о. - протяжно произнес Михаил, а сам подумал, что разряжение мстительности в форме суда является проявлением инстинкта самосохранения у неудачников. И уже внимательно посмотрел на смотрителя. - Что вы имеете конкретно сказать? Маргарита улыбнулась, потому что в интонациях Михаила появились немецкие нотки. Смотритель, между тем, продолжал. - Евреи не мудрствовали, как армяне, не утверждали, что Христос - или природа, или воля. Но предсказания пророков об его пришествии и служении были для них так ясны, что господствовало всеобщее ожидание явления в мир некоторого великого освободителя. И на его пришествие смотрели как на одно из величайших событий в мировых летописях. Впрочем, взгляд евреев был очень узок и ограничен. Ожидая Мессию, как царя, они воспринимали его как силу, которая поведет их на бой с врагами. Врагами были Римские легионы. А их так хотелось согнать со священных земель. Евреи не понимали, что приход Христа, и его царства - экзистенция духовная. Что освобождение Христом евреев должно было проявиться не только в освобождении их. Но и в освобождении всего человечества. Даже после его смерти и Воскресения, его ученики не возвысились до современного правильного понимания духовного царства Мессии. Ведь Господь пришел в этот мир, чтобы принести себя в жертву за грехи рода человеческого. И как великий первосвященник и ходатай за род человеческий, вошедший своей кровью во святая святых, он стал вечным искуплением за всех нас. - Сострадание - зараза. А вы цитируете, словно на шестом Вселенском соборе. - язвительно заметил Михаил, потому что его тошнило и от смотрителя, и от его перегара, и от ненужных цитат и сравнений, которые сыпались беспрерывно из уст человека, на которого ему было в сущности, наплевать. Немного обменявшись информацией и выйдя на солнце, пришли к консенсусу: смотритель заговорил о чуде. Чудотворной силе месторасположения церкви на живую природу. - Посмотрите наверх! - произнес он "трубным" голосом и указал высоко в небо, на верхушку пихты. Михаил и Маргарита задрали головы к верху и увидели громадные шишки, которые усеяли ветви почти в обсыпную. Михаил не поленился и влез на урну, стоявшую под деревом, чтобы прикоснуться к кроне дерева. Иголки приятно щекотали ладонь. "Вместо "виагры". Чтобы не ходить в "гипсовочную" - подумал Михаил и спрыгнул на землю. "Верую, Господи, верую в твою живородящую силу...", пробурчал кто-то, как проблеял, из подошедших туристов, за спиной Маргариты и она засмеялась. - А дерево, покажите тюльпанное дерево! - попросила она смотрителя. Но он показал только заросшую яму от него. - А каким оно было, как выглядело? Какие листья, цветы? - продолжала она свои расспросы. Смотритель развел руками, что-то пробормотал насчет "вандалов" и ушел под своды церквушки. Маргарита подумала, что ствол дерева напоминал кеглю, заросшую шерстистой травой пальмового цвета, а от этого ствола тянулись толстые ветви, на которых звенели колокольчики красных и желтых тюльпанов, с такой же плотной кожурой на листах, как бананы. Колокольчики были громадны, как арбузы или дыни. Но это, конечно, было бредом. - Слушай, Мишка! А какое оно, тюльпанное дерево? - Не знаю. Как тюльпан. - строго ответил Михаил и схватив ее за руку потащил из сада. Его одолевали грандиозные мысли. Они не были направлены в сторону цветоводства и земледелия. Его волновала религия и идиоты, которые свободно трактовали и навешивали словесный бред с самым умным и невинным видом. Об этом он долго и страстно рассуждал с Маргаритой. Она не стала ему объяснять, что преобладание религиозных или моральных суждений считает признаком низкой культуры. 3. - Твоя задача взять меня за руку. И ни о чем больше не думать. Думать буду я. - это была цитата дня, вот о чем постоянно думала Маргарита и вот что приписала ей судьба вместо слабительного. Без этого "на водах" никак не обойтись. Естественно, Маргарита была человеком с юмором. И ценила людей, обладавших оным. Но еще более всего она ценила терпимость. Терпимости не наблюдалось. Но Маргарита держала Мишку за руку, и шла, словно узбекская женщина по его следу на четыре шага сзади, но с удовольствием рассматривая себя в витринах магазинов. Она была очень красива и молода. И тупа. Как того требуют обычаи Востока. Это в настоящей молодости она была проста лицом, легка нравом и чертовски умна. Так умна, и так проста лицом, что муж сбежал, а любовник бросил. Это всегда бывает с женщинами, которые играют в "мужские игры". Но это было в молодости. И эту молодость нужно было переиграть сейчас, по правилам. Теоретически она знала все, но практически ее одолевали старые рефлексы - быть самой умной, самой сильной и самой свободной, то есть одинокой. - Ты похожа на Элизабет Тейлор. Особенно, когда злишься. - одна только эта Мишкина фраза была способна растопить ее сердце. - Ты похожа на чучундру. - смеясь, говорил ей ее муж. Кем она была на самом деле, не знал никто. Но сегодня она была звездой. Пусть и в "узбекском" варианте. Неделю назад она была тупым, усталым, одиноким, бесчувственным бревном, которое рефлексировало в монотонном грузе будней, поставив огромный крест на своих чувствах и простившись навсегда со своей чувствительностью. Жизнь была прожита и все поезда - давно ушли. Она плыла в своем заторможенном состоянии в никуда, где кроме старости ей ничего не светило. Но в книге судеб было записано: "Думать буду я. Твоя задача взять меня за руку". И она не стала сопротивляться. Это было даже интересно. Комната, где они остановились, была небольшой, но политической. Как "красный уголок", но для лежачих. Над двумя кроватями, соединенными друг с другом, висело красное знамя с портретом вождя всех народов - Иосифом Виссарионовичем Сталиным. Великий кормчий был изображен в профиль и гордо, соколиным взором смотрел не на кровать, а на надпись, цитату из себя же, и собою же подписанную: "Труд - есть дело чести, есть дело совести, есть дело доблести каждого гражданина нашей страны". Маргарита даже не подозревала, что через некоторое время "труд" на знамени будет заменен другим словом, которое станет краеугольным камнем при подписании всех мирных соглашений между мужчиной и женщиной. И тогда вождь забудет про свою цитату, а начнет смотреть на другое. Может быть именно для этого, рядом на стене висела и соломенная шляпа. Наверное, прикрывать вождю лицо, чтобы не подглядывал. Кисточки на знамени когда - то были золотого цвета, но шелк распушился и выцвел со временем. И теперь бахрома подчеркивала контур стен, словно рама - холст. Кровать упиралась в окно, которое было почти на всю стену. И если заниматься любовью, то можно было хорошо экранировать в сад. В нем хозяин выращивал всего три культуры - цветы, помидоры и виноград. Мишка пощипывал его спелые грозди по утрам, подворовывая, а Маргарита была удостоена высокой чести - ей лично была презентована большая бутыль вина. Из настоящих молдавских сортов винограда. Хозяину ее красота - "показалась". Но сама внешность и манеры последнего навевали ее на мысль, что где-то рядом могут быть размещены записывающие и просматривающие устройства, припасенные пенсионером разведки себе "для души". 4. После дождя наступило "бабье лето". Как " шанс последний", - написал когда-то поэт. Маргарита была натурой возвышенной, утонченной и весьма поэтической: прошлое "жены режиссера" никак не исчезало. Поэтому ее так и тянуло на цитаты, типа: "Здесь, в печальной Тавриде, куда нас судьба занесла, мы совсем не скучаем. И через плечо поглядела". Но Мишка не выносил стихов Мандельштама. Он был прям и груб, как железнодорожная шпала, и так же откровенен, как портовый грузчик. Нет, это был достаточно воспитанный и эрудированный человек, когда он посещал приличные места. И пожелай он заделаться писателем, из него непременно бы получился еще один Веллер, или Довлатов. Но, кому были нужны подобия других? Впрочем, это было делом вкуса. Богом для него оставался Хемингуэй и Булгаков. Хотя Маргарита так и не могла понять, почему "не поэты" - другие? Но самым неприятным было даже не это, а то, что Мишка считал себя критиком. При чем, органичным и выдающимся. Не то, чтобы Виссарионом Григорьевичем Белинским, но однозначно: Михаилом Эрастовичем Нострадамусом Киммерийским . Точнее сказать, Киммеритийским . Который точно знал о чем нужно писать. Особенно - порядочным женщинам. И когда он сверлил Маргариту глазами и объяснял ей суть ее повести, у него на лбу так и фосфоресцировали буквы: "Киммеритийский М.Э. Н. - критик". Свечение Маргарита заметила глубокой ночью, ведь лежали они в одной кровати и любили друг друга. Чистая при всей своей лживости совесть, уверенность с которой прибегают к самым великолепным словам и позам это ведь, как азбука Морзе. Особенно на море. Маргарита и Михаил ни разу не ошиблись, подавая эти сигналы друг другу. Но, критика. Именно в этом заключался весь фокус, в котором собрались его жизненные силы, при чем, все, для борьбы с существующим миром. - Я хочу обнять тебя, прижаться к тебе, любить тебя, объяснить тебе, - шептала, словно в бреду, Маргарита. - Ну почему ты не даешь мне тебе рассказать, что литература - это не жизнь, не точная копия, и что писатель всегда создает образы. - Что ты можешь мне объяснить? Ты ничего не знаешь. Закрой свой рот. И послушай меня! - усмирял ее Михаил. - Что ты можешь знать, если все твое знание основано на горизонтали. Ты умна "по количеству лет". Но что ты видела и пережила по вертикали? Тебе нечему меня научить. Секс, кухня, дети - занимайся именно этим. И прекрати переводить бумагу. И курить. "Интересно, а что слышит он? Подвластна ли ему музыка любви, или он понимает все сквозь шаблон геометра?" - думала Маргарита и ей становилось неуютно и одиноко. ...Нет, ее терпение не лопнуло. Нужно было побродить по набережной. Одной. И немного подумать. Она уже не напоминала себе беленькую болонку с грязными лапками и брюшком, тоскливо шлепающую по городскому саду в поисках своего хозяина, под струями дождя. Маргарите был уже не нужен никто, потому что она "проснулась" и увидела пены "бледную сирень в мутно-лазоревом сосуде" и поняла, что может дышать полной грудью. "Останься пеной, Афродита, и слово - в музыку вернись. И сердце сердца устыдись, с первоосновой жизни слито", - вот какие строки звучали в ее голове. Они нахлынули так внезапно и так точно, что вся ее молодость промелькнула у нее перед глазами и упала на зонт каплей дождя. Может быть, это были брызги прибоя... ".А может быть это игра. Игра воспаленного мозга, который развращен до такой степени, что способен возвести в культ свое одиночество и устроить "охоту на ведьм", забыв о сущности красоты и мира. .. Наверное, он просто бездушный и глухой чурбан. Как ствол тюльпанного дерева" - вот о чем думала она, отмеряя шагами свои вопросы.. Но странно, ее герой словно караулил настроение Маргариты. - Хочешь, я покажу тебе Млечный Путь. И Созвездие Лебедя. И ковш Большой Медведицы? - добрел Мишка и прижимал Маргариту к своей груди, а сам думал том, что она так прекрасна. . Да, он многое мог бы показать ей под воздействием лунного света. В этом была его главная слабость. - Нет. За чем? - словно назло ему, отвечала Маргарита. - Я ведь все равно ничего не найду и не запомню. Хотя, я хочу увидеть М-31. - И ты даже знаешь что это - Туманность Андромеды? - иронизировал он. - И как я тебя люблю за это.... Они сидели в саду, в ночной прохладе виноградного сада, за деревянным столом, и цикады заходились в припадке любви и страсти. Маргарита слышала их язык. И на южном небе висели, почти над самыми головами, яркие, синие звезды, разбрасывая свет надежды и удивления. Наверное только так должно было цвести тюльпанное дерево. * * * Сентябрь 2004г 6